Севастопольская страда [СИ] - Евгений Александрович Белогорский

необходимо в первую очередь время, возможности, живая сила и техника, а также хорошая подготовка и организация. Всего этого на данный момент у флота нет — сказав это, Филипп Сергеевич в какой-то мере ощутил себя народовольцем, вступающим на эшафот ради святой цели, но весь пар его котла ушел в свисток.

У Мехлиса недовольно дернулась щека, и он обменялся с Малининым быстрым взглядом, в котором сквозило неприкрытое разочарование от того, что «товарищ не понимает» сути разговора.

— Никто не говорит о проведении десантной операции. Командование намерено нанести удар по обороне противника и в этом ему должны помочь все боевые корабли вашего флота. Все в целом, включая и линкор «Парижская коммуна» — сделал специальный акцент представитель Ставки.

— Нет! Этого никак нельзя делать! У главных орудий линкора выкрашивание нарезов и они нуждаются в ремонте — храбро бросился на амбразуру адмирал, но был моментально срезан холодным выпадом Малинина.

— Три орудия. Только три орудия нуждаются в замене стволов, остальные главные калибры линкора могут вести огонь по врагу — сдержанно уточнил генерал, но Октябрьский не стал его слушать. Начав свой бросок, он не мог остановиться.

— Главные орудия линкора требует серьезного ремонта и потому он не может принять участие в боевой операции — продолжал упрямо твердить моряк.

— По нашим сведениям в замене нуждаются только три ствола линкора — попытался достучаться до адмирала Малинин, но тот упрямо стоял на своем.

— Линкор не может принять участие в боевой операции, не может! — Октябрьский попытался вложить в свои слова максимум убедительности, которой он обладал.

— Значит, не может? — с некоторым сомнением спросил Мехлис.

— Не может! — с жаром подтвердил адмирал, в святой надежде, что его мучитель отступит от самого дорогого для него на флоте, но жестоко обманулся.

— Это ваше твердое мнение?

— Да, твердое — подтвердил Октябрьский смело шагая в неизвестность.

— Хорошо. Тогда подтвердите его письменно и закроем этот вопрос — с усталой будничностью произнес Мехлис и, достав из папки лист бумаги, положил его на стол, вместе с простым химическим карандашом.

— Пишите, по каким причинам линкор «Парижская коммуна» не может принять участие в санкционированной Ставкой операции, — приказал заместитель наркома, и командующий моментально ощутил холодок на своей шее, — десять минут вам хватит?

Адмиралу Октябрьскому вполне хватило бы и пяти минут, но взревевшее пронзительной сиреной чувство самосохранения не позволяло ему сделать это. Филипп Сергеевич был готов биться за свои убеждения до конца, но небрежно брошенный Мехлисом карандаш и вороватая торопливость Малинина, спрятавшего в папку чуть вылезший наружу верхний край бумажного листа, сломало их как сухое печенье.

Предложенный вместо привычных чернил, химический карандаш породил в душе комфлота подозрение, что его участь уже предопределена благодаря закулисным интригам Мехлиса. Возможно, штабные писуны, которых адмирал так и не смог выявить уже обеспечили армейского комиссара всей необходимой информацией, и теперь для завершения дела, ему не хватало только «чистосердечных признаний» Октябрьского, пусть в столь необычном виде.

Что же касалось действий генерала Малинина, то в спрятанном им в папку листке бумаги, Филипп Сергеевич узнал бланк специальной телеграммы, на котором обычно приходили распоряжения Ставки.

Все это пронеслось в его взволнованном сознании и соединилось в прочный ком, который невозможно было разбить. Последней каплей убедившей адмирала в правильности его суждений стали слова Мехлиса, которые тот произнес после несколько затянувшегося молчания.

— Ну, что, будите писать? — спросил Первый комиссар тоном, каким обычно говорит следователь подследственному призывая его дать правдивые показания. После чего начиналось различные методы физического воздействия, призванные помочь подследственному облегчить душу и саморазоблачиться.

В этот момент адмирал уловил в глазах генерала Малинина некоторое сочувствие к себе, некий призыв к самосохранению и, набравшись сил, Филипп Сергеевич торопливо проговорил.

— Я считаю своим долгом отказаться от своего прежнего мнения. Линкор может участвовать в операции.

— Что?! — изумился не ожидавший такого поворота Мехлис, но Малинин моментально подхватил пас сделанный адмиралом.

— Вот и прекрасно, товарищ Октябрьский — обрадовался генерал и ловким движением раскрыл другую папку, лежавшую перед ним на столе. — Тогда давайте обсудим некоторые детали предстоящей операции. Есть предложение создать два отряда кораблей, и мы хотим уточнить их составы. Придвигайтесь ближе.

— Давайте уточним — безжизненным голосом произнес Филипп Сергеевич и, не спрашивая разрешения у хозяина кабинета, налил себе из графина полный стакан воды.

Находясь в полной уверенности в том, что сумел убрать свою голову из-под топора страшного и ужасного Мехлиса, Октябрьский так и не узнал содержание депеши полученной штабом фронта из Ставки. В ней Москва давала добро на проведение наступления под Керчью с участием сил Черноморского флота.

При этом, указывалось, что все действия по привлечению кораблей флота должны были быть согласованы с его командующим. Обеспокоенный тем, что руководство Крымского фронта взяла в слишком широкий оборот корабли флота, нарком ВМФ Кузнецов сумел убедить Сталина в более бережном отношении к ним сухопутного руководства.

Учитывая, что флот временно подчинялся фронту, Ставка не стала специально дублировать свое решение для Октябрьского, справедливо полагая, что Мехлис и Малинин ознакомят адмирала. Однако Лев Захарович поступил несколько иначе.

Договорившись с Малининым, он попридержал обнародование телеграммы Ставки, стал давить на комфлота и неожиданно добился успеха. Начиная эту партию, он не ожидал столь быстрого успеха, который так удачно закрепил Малинин.

Впрочем, находившийся в Севастополе Рокоссовский в случае необходимости был готов обратиться лично к Сталину с требованием включить линкор в список кораблей участвовавших в операции.

Действия отряда Ножина нанесли серьезный удар по немецкой авиации, но конечно, не смогли полностью парализовать её действия. В Крыму были ещё базы с запасами топлива, доставка с которых под Севастополь началась во второй половине следующего дня, но все это требовало времени.

Чтобы хоть как-то заменить оставшиеся на земле самолеты, фон Бок приказал задействовать другие немецкие соединения, находящиеся за пределами Крыма, но это не исправило положения. Привычного присутствия немецких самолетов в небе над Севастополем не было.

Решив не менять прежнюю схему, Манштейн приказал поднять в воздух преимущественно бомбардировщики и потом об этом пожалел. Взлетевшие на бомбежку немецкие пилоты столкнулись с яростным огнем советских зениток и упорными атаками советских истребителей. Первые вели бой не жалея снарядов, как будто наступил «последний день Помпеи», вторые, несмотря на свою малочисленность и воздушное прикрытие с отчаянием обреченных атаковали юнкерсы и «штуки», серьезно осложняя им привычную работу.

Попавшие в столь некомфортные для себя условия, летчики VIII корпуса не смогли в полной мере выполнить возложенное на них задание, чем сильно расстроили командующего.

Правда, его настроение было испорчено известием, что